Неукротимая Анжелика. Часть 2. Глава 7 - читать онлайн
— Так это вы — та дама, что хотела из Марселя отправиться в гости в гарем Великого турка? Ну, надо признаться, вы последовательны. Что называется, уговорили-таки меня…
При утреннем свете Анжелика не без удивления узнала в хозяине барки «Жольета» того марсельца, который однажды так предостерегал ее против опасностей морского путешествия. Его звали Мельхиор Паннасав. Это был человек лет сорока, веселый и бодрый. Его загорелое лицо выступало из-под красно-белого неаполитанского колпака. На нем были черные штаны, перехваченные широким поясом, обернутым несколько раз вокруг талии.
Он медленно пожевал свою трубку, сонно улыбаясь, а потом договорил, повернувшись к матросу:
— Да, можно сказать, чего женщина хочет… тому и сам Господь Бог не сможет противостоять.
Матрос, беззубый старикашка, тощий как прут и столь же молчаливый, сколь разговорчив был его хозяин, выразил свое согласие просто плевком.
Третьим и последним членом команды был мальчик-грек, по имени Мучо.
— Итак, вы все-таки оказались у меня на борту, сударыня, — продолжал купец. — У меня тут не слишком просторно, да еще и груз. Да ведь я не думал, что у меня окажется в пассажирах дама… Что тут скажешь…
— Постарайтесь, пожалуйста, обращаться со мной, как с юношей. Неужели меня уж никак нельзя принять за джентльмена?
— Может быть, сумеем, в конце концов. Но пока мы тут у себя. Незачем сейчас разыгрывать комедию.
— Я хочу, чтобы вы привыкли свободнее обращаться со мной на тот случай, если на нас нападут неверные.
— Ах, вы дурочка, прошу прощения, о чем вы мечтаете? Этим людям все равно, парень вы или девушка. Если у вас мордашка недурна, сразу ухватят. Можете справиться у Меццо-Морте, адмирала алжирского флота. Ха-ха-ха!
Он грубо захохотал, подмигивая своему бесстрастному матросу.
Анжелика пожала плечами.
— Ведь это смешно, рассуждать все время о роковой встрече с берберами или с кораблями Великого турка.
— Нет, сударыня, простите, это не фантазия. Вот я сам десять раз попадал в плен. Пять раз меня обменивали почти сразу, но в другие разы мне доставалось. В общей сложности я тринадцать лет провел в плену. Приходилось мне и виноград сажать на том берегу Босфора, и хлеб печь для гарема не упомню уж какого паши, у которого был загородный дом под Константинополем. Можете представить меня, — меня — в роли булочника! Вот уж была морока, черт побери!.. Да еще приходилось изготовлять их любимые лепешки, тонкие, как платок. Их надо было швырять в печь, как блины. Научился я руками ворочать, попадал точнехонько, стоило полюбоваться! Но уж очень противно было, что ходят кругом евнухи с саблями и все сторожат, не заглядываюсь ли я на красоток за решетками гарема…
— Друг мой, — заметил Савари, — вы не можете утверждать, что страдали в плену, если не попадали, как я, к марокканцам. Из мусульман они самые злобные. Свою религию они принимают всерьез и ненавидят христиан. В далекие от побережья города совсем не допускают белых и даже турок, которых они считают недостаточно правоверными. Меня они загнали в городок в пустыне, где добывают соль, зовется Тимбукту. Ну, когда увидели, что я там помирать не собираюсь, отправили в другой город, в Марокко — работать в мечети Эль-Муасин и в мечети султанши Ваиде.
— Да уж! Такому чудаку, который пускается в путь, не имея при себе ничего, кроме склянки с какой-то мазью, вполне пристало вымешивать глину с ослиным навозом и лепить из этого безобразные халупы — мечети неверных.
— Друг мой, вы меня оскорбляете. Вы ведь не видали ни мечети Эс-Сабат в Мекнесе, ни Карауин, ни Баб Гиса в Фесе, ни королевского дворца султана, который много величественнее Версаля.
— А я говорю, это все халупы, лишь чуть обмазанные штукатуркой. Вот Святая София и Семибашенный замок в Константинополе — совсем другое дело. Это настоящие здания! Они ведь были построены христианами, еще когда Константинополь назывался Византией.
Дрожа от возмущения, мэтр Савари снял свои очки и стал их протирать.
— Во всяком случае, эти марокканские «хибары» не сравнить с теми лепешками, которые вы пекли для своего паши стамбульского. А что до моей склянки с мазью, как вы изволили выразиться, то вы относились бы к ней уважительнее, если бы знали, что в ней содержится.
— Черт побери, если вы мне нацедите оттуда стаканчик, я, может быть, возьму свои слова назад и принесу извинения, упрямый вы старикан.
Савари торжественно поднялся и достал свой драгоценный сосуд. С массой предосторожностей он вытащил обмазанную красным сургучом пробку и подставил горлышко под нос Мельхиору Паннасаву.
— Ощущаете этот божественный аромат, капитан? Персидские государи заплатили бы вам десять мешков золота, если бы вы хоть один раз съездили за этим царским настоем.
— Тьфу! Это, оказывается, не вино. Что ж это, лекарство какое-то?
— Это чистое минеральное мумие, извлеченное из священной скалы персидского короля.
— Я слыхал об этой мази, арабские купцы говорили, что она дорого стоит, но мне не нравится перевозить такое снадобье на моем корабле.
Марселец бросил на сосуд неприязненный, но не лишенный опасения взгляд. Ученый удовлетворился произведенным впечатлением и вытащил из кармана палочку красного сургуча и трут с огнивом.
— Я запечатаю сосуд заново, стоя против ветра, потому что достаточно малого испарения мумие, чтобы вспыхнуло пламя. Я убедился в этом во время своих опытов.
— Так вы нас тут сожжете заживо! — вскричал Паннасав. — Матерь Божия, вот какая меня ждет награда за то, что я пожалел бедного старика, такого безобидного на вид. Не знаю, что мне мешает выбросить в море вашу проклятую склянку!
Он угрожающе повернулся к драгоценному сосуду, и Савари закрыл его своим телом. Капитан отвернулся, насмешливо ворча.
Анжелика смеялась.
— Так вам удалось сохранить свое мумие, мэтр Савари? Поразительно!
— Вы что думаете, я первый раз попал в кораблекрушение? — старик держался независимо, но восхищение Анжелики явно польстило ему.
Погода была просто великолепная. Лишь редкие облака скользили по ясному небу, подгоняемые сухим ветром, взметывавшим белые хлопья пены на хребтах невысоких волн.
— Повезло нам, что буря кончилась, как только мы ушли от берега, — заговорил марселец, прочищая трубку. — Теперь до самой Сицилии море будет спокойное: синий простор и больше ничего.
— А берберы? Вдруг выскочат… — заметил мэтр Савари.
— Не понимаю, как это вы решаетесь вновь и вновь пускаться в море, когда у вас обоих было столько опасных приключений, — сказала Анжелика. — Зачем вам путешествовать? Что вас гонит в путь?
— Зачем? А вы, кажется, задумались… Это добрый знак! А ведь как настаивали раньше, чтобы я вас взял. Зачем я плаваю? Да ведь это мое дело, сударыня. Я веду торговлю. Вожу разные товары из одного порта в другой. Вот сейчас у меня лекарственные растения. Видите эти пакетики из оловянной фольги? В них шалфей и огуречная трава. На Леванте я их обменяю на сиамский чай. Настойки на настойки, так сказать.
— Чай не трава, — стал поучать Савари. — Он не относится ни к семейству миртовых, ни к фенхелям. Это листья деревца, похожего на лавровишню. Их настой очищает мозг, дает ясность глазам и очень помогает от ветров.
— Возможно, так оно и есть, — отвечал, посмеиваясь, марселец, — только я сам предпочитаю турецкий кофе. А чай я перепродам мальтийским рыцарям, которые торгуют им с берберами, алжирцами, тунисцами и марокканцами. Там, видно, все чай пьют. Ну, а еще есть у меня некоторая толика кораллов да несколько чудесных жемчужин из Индийского океана, упрятанных хорошенько в моем поясе. Вот и все!..
Мореход из Прованса расправил плечи, потянулся и улегся на одной из скамеек, подставив лицо солнцу.
Анжелика сидела на носу, расчесывая волосы. Она устроилась против ветра, и распущенная золотая с дымкой густая волна оттягивала ее голову назад, подставляя лицо жарким ласкам солнца.
Мельхиор Паннасав поглядывал на нее полуприкрытыми глазами.
— Говорите, зачем я плаваю? — он улыбнулся. — Да потому, что для уроженца Марселя самое лучшее на свете — это носиться по белу свету между синим небом и синим морем в такой вот ореховой скорлупке. А когда еще окажется перед глазами красавица, которая распускает волосы по ветру, ну, тогда можно сказать…
— С правого борта косой парус, — разжал зубы старый матрос.
— Помолчи, мешаешь мне мечтать.
— Это арабский парусник.
— Подними флаг Мальтийского ордена.
Юнга пошел на корму и поднял красное полотнище с белым крестом посредине. Вся команда суденышка не без тревоги следила за реакцией арабского парусника.
— Уходят, — со вздохом облегчения произнес Паннасав, собираясь продолжать отдых. — Нет сильнее противоядия от всех смуглокожих, у кого на мачте знак полумесяца, чем флаг этих славных монахов, членов ордена святого Иоанна Иерусалимского. Правда, их уже нет ни в Иерусалиме, ни на Кипре, ни даже на Родосе. Но на Мальте они крепко держатся. Вот уже сколько веков мусульмане не знают врагов злее. Испанцы, французы, генуэзцы, даже венецианцы — это все враги временные, случайные. А вот орден святого Иоанна, эти рыцари-монахи, — это настоящий враг магометан. Мальтийский рыцарь с белым крестом на груди всегда готов разрубить сарацина пополам. Вот почему я, Мельхиор Паннасав, понимающий, что к чему, не пожалел истратить сто ливров, чтобы получить разрешение поднимать этот флаг. Пришлось и сверх того немало заплатить, но эти деньги вложены хорошо. Есть у меня еще и французский флаг, и знак герцога Тосканского, и еще, один старинный флаг, который даст мне уйти от марокканцев, если повезет, да еще пропуск в марокканские владения. Вот эта бумага — просто сокровище! Мало кто ее имеет. Я ее берегу на случай последней крайности. Видите, сударыня, берберы ли нагрянут или еще кто, мы всегда готовы.